сочинения козьмы пруткова - Страница 9


К оглавлению

9



Ты, как Пахомыч наш, их камфарой лечи.



Честолюбие



Дайте силу мне Самсона;



Дайте мне Сократов ум;



Дайте легкие Клеона,



Оглашавшие форум;



 Цицерона красноречье,



Ювеналовскую злость,



 И Эзопово увечье,



 И магическую трость!



Дайте бочку Диогена;



Ганнибалов острый меч,



Что за славу Карфагена



Столько вый отсек от плеч!



 Дайте мне ступню Психеи,



Сапфы женственный стишок,



И Аспазьины затеи,



 И Венерин поясок!



Дайте череп мне Сенеки;



Дайте мне Вергильев стих,—



 Затряслись бы человеки



От глаголов уст моих!



Я бы, с мужеством Ликурга,



Озираяся кругом,



 Стогны все Санктпетербурга



 Потрясал своим стихом!



Для значения инова



 Я исхитил бы из тьмы



 Имя славное Пруткова,



Имя громкое Козьмы!



Кондуктор и тарантул

Басня


В горах Гишпании тяжелый экипаж



С кондуктором отправился в вояж.



Гишпанка, севши в нем, немедленно заснула;



А муж ее меж тем, увидя тарантула,



Вскричал: «Кондуктор, стой!



Приди скорей! ах, боже мой!»



На крик кондуктор поспешает



И тут же веником скотину выгоняет,



 Примолвив: «Денег ты за место не платил!» —



 И тотчас же его пятою раздавил.



Читатель! разочти вперед свои депансы [1]



Чтоб даром не дерзать садиться в дилижансы,



И норови, чтобы отнюдь



Без денег не пускаться в путь;



Не то случится и с тобой, что с насекомым,



Тебе знакомым.

[1] Издержки, расходы (от франц. d’epensesj).

Поездка в Кронштадт

Посвящено сослуживцу моему по министерству финансов, г. Бенедиктову.



Пароход летит стрелою,



 Грозно мелет волны в прах



И, дымя своей трубою,



Режет след в седых волнах.


Пена клубом. Пар клокочет.



 Брызги перлами летят.



У руля матрос хлопочет.



Мачты в воздухе торчат.


Вот находит туча с юга,



Все чернее и черней...



Хоть страшна на суше вьюга,



Но в морях еще страшней!


Гром гремит, и молньи блещут...



Мачты гнутся, слышен треск...



 Волны сильно в судно хлещут...



 Крики, шум, и вопль, и плеск!


На носу один стою я[1],



И стою я, как утес.



 Морю песни в честь пою я,



И пою я не без слез.


Море с ревом ломит судно.



Волны пенятся кругом.



Но и судну плыть нетрудно



 С Архимедовым винтом.


Вот оно уж близко к цели.



Вижу,— дух мой объял страх! —



Ближний след наш еле-еле,



 Еле видится в волнах...


А о дальнем и помину,



И помину даже нет;



Только водную равнину,



 Только бури вижу след!..


Так подчас и в нашем мире:



Жил, писал поэт иной,



 Звучный стих ковал на лире



 И — исчез в волне мирской!..


Я мечтал. Но смолкла буря;



В бухте стал наш пароход.



 Мрачно голову понуря,



 Зря на суетный народ:


«Так,— подумал я,— на свете



Меркнет светлый славы путь;



Ах, ужель я тоже в Лете



 Утону когда-нибудь?!»

[1] Здесь, конечно, разумеется, нос парохода, а не поэта, читатель сам мог бы догадаться об этом. Примечание К. Пруткова,

Мое вдохновение


Гуляю ль один я по Летнему саду [1],



В компанье ль с друзьями по парку хожу,



В тени ли березы плакучей присяду,



На небо ли молча с улыбкой гляжу —



Все дума за думой в главе неисходно,



Одна за другою докучной чредой,



И воле в противность и с сердцем несходно,



Теснятся, как мошки над теплой водой!



И, тяжко страдая душой безутешной,



Не в силах смотреть я на свет и людей:



Мне свет представляется тьмою кромешной;



А смертный — как мрачный, лукавый злодей!



И с сердцем незлобным и с сердцем смиренным,



Покорствуя думам, я делаюсь горд;



И бью всех и раню стихом вдохновенным,



Как древний Атилла, вождь дерзостных орд...



И кажется мне, что тогда я главою



Всех выше, всех мощью духовной сильней,



И кружится мир под моею пятою,



И делаюсь я все мрачней и мрачней!..



9